Она пришла ко мне в ночь на 27 Декабря 1940 г., прислав, как вестника, еще осенью один небольшой отрывок (про актерку).
Я не звала ее. Я даже не ждала ее в тот холодный и темный день моей последней ленинградской зимы.
Ее появлению предшествовало несколько мелких и незначительных фактов, которые я не решаюсь назвать событиями («Бес попутал в укладке рыться»),
В ту ночь я написала два куска первой части («1913») и «Посвящение». В начале января я почти неожиданно для себя написала «Решку», а в Ташкенте (в два приема) - «Эпилог», ставший третьей частью поэмы, и сделала несколько существенных вставок в обе первые части +.
Я посвящаю поэму памяти ее первых слушателей - моих друзей и сограждан, погибших в Ленинграде во время осады.
Их голоса я слышу и вспоминаю их отзывы теперь, когда читаю поэму вслух, и этот тайный хор стал для меня навсегда оправданием этой вещи.
Все это ни в какой мере не отменяет первоначальные (неуказанные) посвящения, которые продолжают жить в ней своей жизнью.
+ Работу над поэмой я продолжала и после возвращения в Ленинград (т.е. 1 Июня 1944).
До меня часто доходят слухи о превратных и нелепых толкованиях «Поэмы без героя». И кто-то даже советует мне сделать поэму более понятной.
Я воздержусь от этого.
Никаких третьих, седьмых и двадцать девятых смыслов поэма не содержит.
Ни изменять, ни объяснять ее я не буду.
«Еже писахъ - писахъ».
Ноябрь 1944
Ленинград
Первое посвящение
Памяти. Вс. Гав. Князева
А так как мне бумаги не хватило,
я на твоем пишу черновике.
И вот чужое слово проступает
и, как тогда снежинка на руке,
доверчиво и без упрека тает.
И темные ресницы Антиноя
вдруг поднялись - и там зеленый дым,
и ветерком повеяло родным...
Не море ли? - Нет, это только хвоя
могильная и в накипаньи пен
Все ближе, ближе... Marche funebre...
Шопен.
26 Декабря 1940
(ночь)
Фонтанный Дом
Второе посвящение
О. Судейкиной
Ты ли, Путаница-Психея
Черно-белым веером вея,
Наклоняешься надо мной.
Хочешь мне сказать по секрету,
Что уже миновала Лету
И иною дышишь весной.
Не диктуй мне, сама я слышу:
Теплый ливень уперся в крышу,
Шепоточек слышу в плюще.
Кто-то маленький жить собрался,
Зеленел, пушился, старался
Завтра в новом блеснуть плаще.
Сплю - она одна надо мною.
Ту, что люди зовут весною,
Одиночеством я зову.
Сплю. - Мне снится молодость наша,
Та, ЕГО миновавшая чаша,
Я ее тебе наяву,
Если хочешь, отдам на память,
Словно в глине чистое пламя
Иль подснежник в могильном рву.
25 Мая 1945 года
Вступление
Из года сорокового,
Как с башни на все гляжу.
Как будто прощаюсь снова
С тем, с чем давно простилась,
Как будто перекрестилась
И под темные своды схожу.
1941 год. Август.
(Осажденный Ленинград)
Часть первая
1913 год
Di rider finirai
Pria dell' aurora
«Don Ciovanni»
I
In my hot youth - when George the
Third was King
Byron. Don Giovani.
Новогодний вечер. К автору, вместо того, кого ждали приходят тени прошлого - под видом ряженых. Маскарад. Поэт. Призрак
Я зажгла заветные свечи,
Чтобы этот светился вечер,
И вдвоем с ко мне не пришедшим
Сорок первый встречаю год.
Но...
Господняя сила с нами!
В хрустале утонуло пламя,
«И вино, как отрава, жжет»+
Это всплески жесткой беседы,
Когда все воскресают бреды
А часы все еще не бьют...
Нету меры моей тревоге,
Я, как тень, стою на пороге,
Стерегу последний уют.
И я слышу звонок протяжный,
И я чувствую холод влажный,
Каменею, стыну, горю...
И, как будто припомнив что-то,
Повернувшись вполоборота,
Тихим голосом говорю:
«Вы ошиблись: Венеция дожей -
Это рядом. Но маски в прихожей
И плащи, и жезлы, и венцы
Вам сегодня придется оставить.
Вас я вздумала нынче прославить,
Новогодние сорванцы!
Этот Фаустом, тот Дон-Жуаном,
А еще какой-то с тимпаном
Козлоногую приволок.
И для них расступились стены,
Вспыхнул свет, завыли сирены,
И, как купол, вспух потолок.
Что мне Гамлетовы подвязки
Что мне поступь Железной Маски!
Я сама пожелезней тех...
И чья очередь испугаться,
Отшатнуться, отпрянуть, сдаться
И замаливать давний грех!..
Ясно все: не ко мне, так к кому же?++
Не для них здесь готовился ужин,
И не их собирались простить.
Вежлив, прячет что-то под ухо
Тот, что хром и кашляет сухо...
Я надеюсь нечистого духа
Вы не смели сюда ввести!..
Веселиться - так веселиться,
Ну, а как же могло случиться,
Что одна я средь всех жива...
Завтра утро меня разбудит,
И в лицо мне смеяться будет
Заоконная синева.
____________
+ Отчего мои пальцы словно в крови
И вино, как отрава, жжет
(«Новогодняя баллада»).
++ Три «к» выражают замешательство автора.
* * *
(Звук шагов тех, которых нету,
По сияющему паркету
И сигары синий дымок.
И во всех зеркалах отразился
Человек,что не появился
И проникнуть сюда не мог.
Он не лучше других и не хуже,
Но не веет Летейской стужей,
И в руке его теплота.
Гость из Будущего! - Неужели,
Не пройдет и четыре недели -
Мне подарит его темнота.)
И мне страшно: войду сама я,
Шаль турецкую не снимая,
Улыбнусь всем и замолчу.
С той, какою была когда-то,
До долины Иосафата+
Снова встретиться не хочу.
Я забыла ваши уроки,
Краснобаи и лжепророки,
Но меня не забыли вы.
Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет -
Страшный праздник мертвой листвы.
____________
+ Долина Иосафата - предполагаемое место Страшного Суда.
* * *
С детства ряженых я боялась:
Мне всегда почему-то казалось,
Что какая-то лишняя тень
Среди них без лица и названья
Затесалась...
Откроем собранье
В новогодний торжественный день!
Но полночную Гофманиану
Разглашать я по свету не стану
И других бы просила...
Постой,
Ты как будто, не значишься в списках
В калиостах, магах, лизисках1 -
Полосатой наряжен верстой,
Размалеванный пестро и грубо -
Ты... ровесник Мамврийского Дуба,
Вековой собеседник луны.
Не обманут притворные стоны,
Ты железные пишешь законы,
Хаммураби, ликурги, солоны
У тебя поучиться должны.
Существо это странного нрава.
Он не ждет, чтоб подагра и слава
Впопыхах усадили его
В юбилейные пышные кресла,
А несет по цветущему вереску,
По пустыням свое торжество.
И ни в чем не повинен: ни в этом,
Ни в другом и ни в третьем... Поэтам,
Вообще, не пристали грехи.
Проплясать пред Ковчегом Завета,
Или сгинуть...
Да что там! Про это
Лучше их рассказали стихи.
Крик петуший нам только снится,
Ночь бездонна и длится, длится, -
Петербургская чертовня.
В узких окнах звезды не видно,
И удушлива, пряна, бесстыдна
Маскарадная болтовня... 2
Крик:
«- Героя на авансцену!»
Не волнуйтесь, дылде на смену
Непременно выйдет сейчас
И споет о священной мести...
Что ж вы все убегаете вместе,
Словно каждый нашел по невесте,
Оставляя с глазу на глаз
Меня в сумраке с этой рамой,
Из которою глядит тот самый,
До сих пор не оплаканный час.
[Это все наплывает не сразу.
Как одну музыкальную фразу,
Слышу несколько сбивчивых слов...
После лестницы плоской ступени,
Вспышки газа, и в отдаленьи
Ясный голос: «Я к смерти готов».]
Смерти нет - это всем известно,
Повторять это стало пресно,
А что есть - пусть расскажут мне.
Кто стучится! - Ведь всех впустили.
Это вы, мой последний, или
То, что вдруг мелькнуло в окне.
* * *
Шутки ль месяца молодого,
Или вправду там кто-то снова
Между печкой и шкафом стоит.
Бледен лоб, и глаза закрыты...
Значит, хрупки могильные плиты,
Значит, мягче воска гранит...
Вздор, вздор, вздор! - От такого вздора
Я седою сделаюсь скоро
Или стану совсем другой.
Что ты манишь меня рукою!..
…………………………………
ЗА ОДНУ МИНУТУ ПОКОЯ
Я ПОСМЕРТНЫЙ ОТДАМ ПОКОЙ.
II
| |
Ты сладострастней, ты телесней
Живых, блистательная тень!
Баратынский |
С портрета сходит героиня. Автор говорит с ней и о ней. Полночь
Распахнулась атласная шубка!
……………………………………
«Не сердись на меня, голубка,
Не тебя, а себя казню.
Все равно, подходит расплата,
Видишь, там, за вьюгой крупчатой,
Театральные арапчата
Затевают опять возню.
А вокруг старый город Питер, -
(Что народу бока повытер,
Как тогда народ говорил).
В гривах, в сбруях, в мучных обозах,
В размалеванных чайных розах
И под тучей вороньих крыл.
Но летит, улыбаясь мнимо,
Осиянна, непостижима
Над Маринскою сценой prima
И острит опоздавший сноб,
Звук оркестра, как с того света, -
Не предчувствием ли рассвета
По рядам пробежал озноб.
* * *
Как парадно звенят полозья
И волочится полость козья...
Мимо, тени! - Он там один.
На стене его тонкий профиль.
Гавриил или Мефистофель
Твой, красавица, паладин.
…………………………………
И моим поведано словом,
Как вы были в пространстве новом,
Как вне времени были вы, -
И в каких хрусталях полярных,
И в каких сияньях янтарных
Там у берега Леты - Невы.
Ты сбежала сюда с портрета
И пустая рама до света
На стене тебя будет ждать.
Так пляши одна без партнера.
Я же роль античного хора
На себя согласна принять.
(Может быть, мне было б приятно
Вмять тебя в полотно обратно,
Если бы не такая ночь,
Когда нужно платить по счету...
А дурманящую дремоту
Мне трудней, чем смерть, превозмочь.)
* * *
Ты в Россию пришла ниоткуда,
О, мое белокурое чудо,
Коломбина десятых годов!
Что глядишь ты так смутно и зорко,
Петербургская кукла, актерка,
Ты - один из моих двойников.
К прочим титулам надо и этот
Приписать. О, подруга поэтов,
Я наследница славы твоей.
Здесь под музыку дивного мэтра,
Ленинградского дикого ветра
Вижу танец придворных костей...
Оплывают венчальные свечи,
Под фатой поцелуйные плечи,
Храм гремит: «Голубица, гряди!»
Горы пармских фиалок в апреле -
И свиданье в Мальтийской Капелле,
Как проклятье в твоей груди.
* * *
Дом пестрей комедьянтской фуры -
Облупившиеся амуры
Охраняют Венерин алтарь.
Спальню ты убрала, как беседку,
Деревенскую девку-соседку
Не узнает веселый скобарь3.
И подсвечники золотые,
И на стенах лазурных святые -
Полукрадено это добро...
Вся в цветах, как «Весна» Боттичелли.
Ты друзей принимала в постели,
И томился дежурный Пьеро.
Твоего я не видела мужа,
Я, к стеклу приникавшая стужа
Или бой крепостных часов,
Ты не бойся! - дома не мечу.
Выходи ко мне смело навстречу
Гороскоп твой давно готов...»
III
| |
То был последний год…
М.Л. |
Петербург в 1913. Лирическое отступление: «Воспоминания в Царском Селе». Развязка.
Были святки кострами согреты,
И валились с мостов кареты,
И весь траурный город плыл
По неведомому назначенью,
По Неве иль против теченья, -
Только прочь от своих могил.
На Галерной чернела арка,
В Летнем тонко пела флюгарка
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл,
Оттого, что по всем дорогам,
Оттого, что ко всем порогам
Приближалась медленно тень -
Становилось темно в гостиной,
Жар не шел из пасти каминной
И в кувшинах вяла сирень.
И всегда в духоте морозной,
Предвоенной блудной и грозной,
Непонятный таился гул...
Но тогда он был слышен глухо,
Он почти не касался слуха
И в сугробах невских тонул.
(А сейчас бы домой скорее,
Камероновой Галереей
В ледяной таинственный сад,
Где безмолвствуют водопады,
Где все девять+ мне будут рады,
Как бывал ты когда-то рад.
Там, за островом, там, за Садом,
Разве мы не встретимся взглядом
Не глядевших на казнь очей.
Разве ты мне не скажешь снова
Победившее
смерть
слово
И разгадку жизни моей.)
____________
+ Музы
* * *
Кто застыл у померкших окон,
На чьем сердце палевый локон,
У кого пред глазами тьма. -
Помогите, еще не поздно!
Никогда ты такой морозной
И чужою, ночь, не была.
Кто за полночь под окнами бродит,
На кого беспощадно наводит
Тусклый луч угловой фонарь -
Тот и видел, как стройная маска
На обратном «Пути из Дамаска»
Возвратилась домой... не одна!
* * *
Уж на лестнице пахнет духами,
И драгунский корнет со стихами
И с бессмысленной смертью в груди
Позвонит, если смелости хватит...
Он тебе -
он своей Травиате
Поклониться пришел.
Гляди:
Не в проклятых Мазурских болотах,
Не на синих Карпатских высотах,
Он - на твой порог
Поперек...
Да простит тебя Бог!
* * *
Это я - твоя старая совесть,
разыскала сожженную повесть
и на край подоконника
в доме покойника
положила -
и на цыпочках ушла...
Послесловие
Все в порядке; лежит поэма
И, как свойственно ей, молчит.
Ну, а вдруг как вырвется тема,
Кулаком в окно застучит?
И на зов этот издалека
Вдруг откликнется страшный звук -
Клокотание, стон и клекот...
И виденье скрещенных рук.
Часть вторая
Решка
| |
Я воды Леты пью,
Мне доктором запрещена унылость.
Домик в Коломне
Пушкин |
Место действия - то же. Время - Январь 1941. Автор говорит о поэме 1913 год и о многом другом.
I
Мой редактор был недоволен,
Клялся мне, что занят и болен,
Засекретил свой телефон.
Как же можно - три темы сразу!
Дочитав последнюю фразу,
Не поймешь, кто в кого влюблен,
II
Кто, когда и зачем встречался,
Кто погиб и кто жив остался,
И кто автор и кто герой -
И к чему нам сегодня эти
Рассуждения о поэте
И каких-то призраков рой.
III
Я сначала сдалась, но снова
Выпадало за словом слово,
Музыкальный ящик гремел,
И над тем надбитым флаконом
Языком прямым и зеленым
Неизвестный мне яд горел.
IV
А во сне все казалось, что это
Я пишу для кого-то либретто,
И отбоя от музыки нет.
А ведь сон - это тоже вещица,
Soft embalmer4, Синяя Птица,
Эльсинорских террас парапет.
V
И сама я была не рада,
Этой адской арлекинады
Издалека заслышав вой.
Все надеялась я, что мимо
Пронесется, как хлопья дыма,
Сквозь таинственный сумрак хвои.
VI
Не отбиться от рухляди пестрой,
Это старый чудит Калиостро
За мою к нему нелюбовь.
И мелькают летучие мыши,
И бегут горбуны по крыше,
И цыганочка лижет кровь-).
________________
-) "У цыган" Н. Гумилева:
"Девушка, смеясь, с полосы кремневой
Узким язычком слизывает кровь".
VII
Карнавальской полночью римской
И не пахнет. Напев Херувимской
У ампирных церквей дрожит.
В дверь мою никто не стучится,
Только зеркало зеркалу снится,
Тишина тишину сторожит.
VIII
Но была для меня та тема,
Как раздавленная хризантема
На полу, когда гроб несут,
Между помнить и вспомнить, други,
Расстояние, как от Луги
До страны атласных баут5.
IX
Бес попутал в укладке рыться...
Ну, а все же может случиться,
Что во всем виновата я.
Я - тишайшая, я - простая,
"Подорожник", "Белая стая"...
Оправдаться... но как, друзья!
X
Так и знай; обвинят в плагиате...
Разве я других виноватей,
Впрочем, это в последний раз.
Я согласна на неудачу
И смущенье свое не прячу,
Чем как будто смущаю вас.
XI
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила
И зеркальным письмом пишу,
Что другой дороги мне нету -
Чудом я набрела на эту
И расстаться с ней не спешу.
XII
Та столетняя чаровница6
Вдруг очнулась и веселиться
Захотела. Я ни при чем.
Кружевной роняет платочек,
Томно жмурится из-под строчек
И брюлловским манит плечом.
XIII
Я пила ее в капле каждой
И, бесовскою черной жаждой
Одержима, не знала, как
Мне разделаться с бесноватой:
Я грозила ей Звездной Палатой
И гнала на родной чердак, -
XIV
В темноту под Манфредовы ели
И на берег, где мертвый Шелли,
Прямо в небо глядя, лежал, -
И все жаворонки всего мира7
Разрывали бездну эфира -
И факел Георг держал
8.
XV
Но она твердила упрямо:
Я не та английская дама
И совсем не Клара Газуль,
Вовсе нет у меня родословной,
Кроме солнечной и баснословной,
И привел меня сам июль.
XVI
А твоей двусмысленной славе,
Двадцать лет лежавшей в канаве,
Я еще не так послужу.
Мы еще с тобой попируем,
И я царским моим поцелуем
Злую полночь твою награжу.
3-5 Января 1941 года
Фонтанный Дом
Часть третья
Эпилог
| |
I suppose, all sorts of dreadful
things will happen to us.
Hemingway
______________
Я уверен, что с нами случится
все самое ужасное.
Хемингуэй (англ.).
|
Моему городу
Так под кровлей Фонтанного Дома,
Где вечерняя бродит истома
С фонарем и связкой ключей, -
Я аукалась с дальним эхом,
Неуместным смущая смехом
Непробудную сонь вещей;
Где свидетель всего на свете
На закате и на рассвете
Смотрит в комнату старый клен
И, предвидя нашу разлуку,
Мне иссохшую черную руку,
Как за помощью, тянет он.
А земля под ногой гудела,
И такая звезда глядела
В мой еще не брошенный дом,
И ждала условного звука...
Это где-то там - у Тобрука,
Это где-то здесь за углом.
(Ты не первый и не последний
Темный слушатель светлых бредней,
Мне какую готовишь месть.
Ты не выпьешь, только пригубишь
Эту горечь из самой глуби -
Этой вечной разлуки весть
Не клади мне руку на темя -
Пусть оно остановится, время,
На тобою данных часах.
Нас несчастие не минует,
И кукушка не закукует
В опаленных наших лесах...)
А не ставший моей могилой,
Ты, гранитный, кромешный, милый,
Побледнел, помертвел, затих.
Разлучение наше мнимо:
Я с тобою неразлучима,
Тень моя на стенах твоих,
Отраженье мое в каналах,
Звук шагов в Эрмитажных залах
И на гулких сводах мостов
И на старом Волковом Поле,
Где могу я плакать на воле
В чаще новых твоих крестов.
Мне казалось, за мной ты гнался,
Ты, что там погибать остался
В блеске шпилей, в отблеске вод.
Не дождался желанных вестниц...
Над тобой - лишь твоих прелестниц,
Белых ноченек хоровод.
* * *
А веселое слово - дома -
Никому теперь не знакомо,
Все в чужое глядят окно.
Кто в Ташкенте, кто в Нью-Йорке,
И изгнания воздух горький,
Как отравленное вино.
* * *
Все вы мной любоваться могли бы,
Когда в брюхе летучей рыбы
Я от злой погони спаслась,
И над Ладогой и над лесом,
Словно та, одержимая бесом,
Как на Брокен ночной неслась+.
И уже предо мною прямо
Леденела и стыла Кама
И Quo vadis?9 - кто-то сказал,
Но не дал шевельнуть устами,
Как тоннелями и мостами
Загремел сумасшедший Урал.
От того, что сделалось прахом,
Обуянная смертным страхом
И отмщения зная срок,
Опустивши глаза сухие
И ломая руки, Россия
Предо мною шла на Восток.
Окончено в Ташкенте
18 августа 1942 г.
________
+ Первоначальное окончание поэмы:
А за мною, тайной сверкая
И назвавши себя "Седьмая"10,
На неслыханный мчалась пир,
Притворившись нотной тетрадкой,
Знаменитая ленинградка,
Возвращалась в родной эфир.
Примечания
1 Лизиска - псевдоним императрицы Мессалины в римских публичных домах. вверх
2 По совершенно непроверенным слухам в рукописи за этим стихом следовала следующая строфа:
«Уверяю, это не ново...
Вы дитя, синьор Казанова...»
«На Исакьевской ровно шесть...»
«Как-нибудь побредем по мраку,
Мы отсюда еще в «Собаку»...
Вы отсюда куда?» - «Бог весть!» вверх
3 «Скобарь» - обидное прозвище псковичей. вверх
4 Soft embalmer - нежный целитель. См. сонет Китса (То the Sleep) («К сну»). О soft embalmer of the still midnight (О, нежный целитель тихой полночи). вверх
5 Баута - венецианская полумаска. вверх
6 Столетняя чаровница - романтическая поэма, вроде «Беппо» Байрона. вверх
7 Жаворонки - знаменитое стихотворение Шелли «То a Skylark» («К жаворонку»).
| Hail to thee, blithe spirit! |
|
Слава тебе. Веселый дух, |
| Bird thou never wert, |
|
Птицей ты никогда не был, |
| That from heaven, or near it... |
|
Что с небес или возле них. |
вверх |
8 Георг - лорд Байрон. вверх
9 «Quo vadis?» - куда идешь? вверх
10 «Седьмая» - симфония Шостаковича. вверх